— Мы идем с хорошими вестями, Сюзанна.

— Я очень за вас рада, — ответила ей Миа, ничья дочь. — Приведите их назад как можно скорее. Скажите им, что опасность миновала, и пусть те, кто не поверит, сосчитают мертвых.

— У тебя промокли штанины, — заметила Залия.

Миа кивнула. Очередная схватка превратила живот в камень, но она не подала виду.

— Боюсь, это кровь, — она мотнула головой в сторону обезглавленной жены крупного ранчера. — Ее кровь.

Женщины, взявшись за руки, пошли по кукурузному полю. Миа наблюдала, как Роланд, Эдди и Джейк идут к ней. Это опасный момент. Но, может, и не очень опасный. Друзья Сюзанны еще не пришли в себя после боя. Если они и заметят, что она не такая, как всегда, то подумают, что причина тому — схватка с Волками.

Она понимала, что главное для нее — дождаться удобного момента. Дождаться… и улизнуть. А пока не оставалось ничего другого, как держаться, не подавать вида, что у нее начались схватки.

«Они узнают, куда ты пошла», — прошептал голос. Не в голове — в животе. Голос малого. И голос говорил правду.

«Возьми с собой шар, — добавил голос. — Возьми с собой шар, когда уйдешь. Не оставляй им дверь, через которую они смогут пойти за тобой».

Ага.

«Ругер» выплюнул пулю, и лошадь умерла.

От реки доносились радостные голоса: Залия и Роза принесли добрую весть. Потом в эти голоса ворвался горестный крик. Они сообщили и плохую весть.

Джейк Чеймберз сидел на колеса перевернутого фургона. Он уже снял упряжь с трех лошадей, которые не пострадали. Четвертая лежала с двумя переломанными ногами, пуская пену, прося мальчика облегчить ее страдания. Джейк выполнил ее просьбу. А теперь смотрел на останки своего мертвого друга. Кровь Бенни впиталась в дорожное покрытие. Рука лежала ладонью вверх, словно убитый мальчик хотел пожать руку Богу. Какому Богу? Согласно последним сведениям, комната на вершине Темной Башни пустовала.

С рисового поля леди Орисы донесся второй горестный крик. Когда кричал Слайтман, а когда Воун Эйзенхарт. С такого расстояния, думал Джейк, не отличить ранчера от бригадира ковбоев, работодателя от наемного работника. Это урок или одна видимость, как говаривала миссис Эйвери в старой доброй школе Пайпера, ложное свидетельство, кажущееся истинным?

Теперь дети и взрослые начали петь. Песню, похожую на ту, что спел Роланд в их первый вечер в Калле Брин Стерджис:

Вокруг горожан покачивались побеги риса, покачивались, словно танцевали, радуясь вместе с ними, танцуя, как танцевал Роланд при свете факелов. Некоторых малышей взрослые и подростки постарше несли на руках, и тоже качались из стороны в сторону в такт песне. «Мы все танцевали в это утро, — подумал Джейк. Он не знал, что хотел этим сказать, что чувствовал: это правда. — Мы танцевали. Единственный танец, который освоили. Бенни Слайтман? Умер танцуя. Как и сэй Эйзенхарт».

Роланд и Эдди направились к нему. Сюзанна тоже, но держалась позади, словно решила, что на какое-то время мальчики должны побыть с мальчиками, а девочки — им не мешать. Роланд курил. Джейк посмотрел на самокрутку.

— Сверни и мне, а?

Роланд повернулся к Сюзанне, вопросительно изогнув бровь. Она пожала плечами, потом кивнула. Роланд свернул самокрутку, передал Джейку, чиркнул спичкой о джинсы, поднес огонек к концу самокрутки. Джейк сидел на колесе перевернутого фургона, набирал полный рот дыма, выпускал его. От табачного дыма рот начал заполнятся слюной. Джейк не возражал. От слюны, в отличии от многого, он мог избавиться. Попытки затянуться не предпринимал.

Роланд повернулся в сторону реки в тот самый момент, когда первый из двух бегущих к дороге мужчин добрался до кукурузного поля.

— Это Слайтман. Хорошо.

— Что тут хорошего, Роланд? — спросил Эдди.

— Потому что сэй Слайтман будет обвинять нас в гибели сына. А поскольку горе затуманило ему рассудок, он не может думать о том, кто услышит его обвинения и узнает о его роли в нашей утренней работе.

— Танце, — поправил его Джейк.

Они повернулись к нему, а он сидел на колесе, бледный и задумчивый, с самокруткой в руке.

— Нашем утреннем танце.

Роланд обдумал его слова, кивнул.

— Его роли в нашем утреннем танце. Если он доберется сюда достаточно быстро, мы возможно, сумеем его успокоить. Если нет, смерть сына станет только началом каммалы Бена Слайтмана.

Слайтман был на пятнадцать лет моложе ранчера, так что прибежал на поле боя гораздо раньше. Замер у окопа, глядя лежащие на дороге останки сына. Крови практически не осталось, огган жадно ее впитал, но оторванная рука лежала там, куда и упала, и оторванная рука сказала ему обо всем. У Роланда не возникло желания переложить руку до прихода Слайтмана, как не возникло желания расстегнуть ширинку и помочиться на труп мальчика. Слайтман-младший дошел до конца своей тропы и ступил в пустошь. И его отец, ближайший родственник, имел право увидеть, где и как это произошло.

Слайтман простоял секунд пять, потом набрал полную грудь воздуха и закричал. От этого крика у Эдди похолодела кровь. Он огляделся в поисках Сюзанны, не увидел ее, но не удивился. Он бы сам с удовольствием куда-нибудь подался. Сцена их ждала неприятная. Отвратительная.

Слайтман посмотрел налево, потом направо, наконец, на Роланда, который стоял у перевернутого фургона, сложив руки на груди. Чуть позади Джейк сидел на колесе, курил свою первую сигарету.

— ТЫ! — прокричал Слайтман. Он прибежал с арбалетом. И теперь снимал его с плеча. — ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ! ТЫ!

Эдди ловко выхватил оружие из рук Слайтмана.

— Нет, вот это ни к чему, приятель, — пробормотал он. — Арбалет тебе совершенно не нужен, давай-ка я подержу его.

Слайтман вроде бы и не заметил, что остался без арбалета. Его правая рука совершала круговые движения, словно натягивая тетеву, готовя арбалет к выстрелу.

— ТЫ УБИЛ МОЕГО СЫНА! ЧТОБЫ ОТПЛАТИТЬ МНЕ! ТЫ — МЕРЗАВЕЦ! ГНУСНЫЙ УБИЙ…

В мгновение ока, двигаясь с невероятной скоростью, Эдди так и не мог поверить, что такое возможно, Роланд оказался рядом со Слайтманом, мертвой хваткой зажал ему горло, оборвав поток обвинений и подтащив к себе.

— Слушай меня и слушай внимательно, — процедил Роланд. — Мне плевать на твою жизнь и твою честь. Первую ты прожил зазря, вторую давно потерял, но твой сын мертв, а вот его честь мне очень дорога. Если ты сию же секунду не заткнешься, паршивый червяк, я заткну тебе рот навсегда. Почему нет? Для меня ты давно перестал существовать. Я скажу остальным, что ты обезумел, увидев убитого сына, выхватил револьвер из моей кобуры и пустил себе пулю в лоб, чтобы присоединиться к нему. Так что будем делать? Решай.

Эйзенхарт, тяжело дыша, все еще бежал по кукурузному полю, выкрикивая имя жены: «Маргарет! Маргарет! Ответь мне, дорогая! Скажи хоть словечко, прошу тебя!»

Роланд отпустил Слайтмана и сурово смотрел на него. Слайтман повернулся к Джейку, его глаза переполняла боль.

— Твой дин убил моего мальчика, чтобы отомстить мне? Скажи мне правду, сынок.

Джейк последний раз приложился к самокрутке, отбросил окурок, выдохнул дым. Окурок упал рядом с дохлой лошадью.

— Ты на него посмотрел? — спросил он отца Бенни. — Ни одна пуля такого сделать не сможет. Голова сэй Эйзенхарт подкатилась к нему, и Бенни вылез из окопа от… ужаса, — и вдруг понял, что это слово он никогда раньше не произносил вслух. Не было у него необходимости произносить это слово вслух. — Они бросили в него два снитча. Один я сбил, но… — он шумно сглотнул. — Но второй… я хотел бы… пытался… но… — у Джейка перехватило дыхание. Губы беззвучно шевелились. Но глаза оставались сухими. И в них, как и в глазах Слайтмана, стояла боль. — У меня не было возможности сбить второй, — закончил он, опустил голову и заплакал.